Pasternak: Holy Week

 

На Страстной

Ещё кругом ночная мгла.
Ещё так рано в мире,
Что звёздам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.

Ещё кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрёстка до угла,
И до рассвета и тепла
Ещё тысячелетье.

Ещё земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вто́рить с воли певчим.

И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьёт водовороты.

И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.

А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.

И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.

И видят свет у царских врат,
И чёрный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу кре́стный ход
Выходит с плащаницей,
И две берёзы у ворот
Должны посторониться.

И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.

И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И всё до нитки ро́здал.

И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.

Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь —
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.

<1946>

During Holy Week

The dark of night still covers all.
It’s still so early in the world
That the stars in the sky are without number,
And each is bright as day,
And if the earth were able,
It would sleep through Easter
To the sounds of the Psalms being read.

The dark of night still covers all.
The hour’s still so early in the world
That the square extends like an eternity
From the intersection to the corner,
And millennia yet remain
Until the coming of dawn and warmth.

The earth is still stark naked,
And has nothing to wear
As it causes the bells to swing at night
And join the chorists’ song.

And from Holy Thursday
Right up to Easter Eve,
The water bores against the banks
And spins its whirlpools.

And the forest is unclothed, uncovered;
And the pine trunks crowd about,
Like rows of praying people,
For the Passion of Christ.

And in the city, in a modest
Space assembled,
The trees peer, bare,
Through the grate of the church fence.

And their gaze is seized with horror.
One can understand their alarm.
The gardens are bursting their walls,
The very structure of the earth is shaken:
They are burying God.

And they see a light at the Royal Doors,
And black fabric, and a row of candles,
Faces wet with tears —
And suddenly the Procession of the Cross
Emerges to meet them, with the shroud,
And two birches near the gate
Are forced to stand aside to let them pass.

And the procession makes its rounds about the yard,
Along the pavement’s edge,
And brings, from the street into the entrance,
The spring, and spring’s conversation,
And air with a taste of altar bread
And spring intoxication.

And March doles out the snow,
Strewing it amidst the crowd of cripples at the porch,
Just like a man had come out,
And carried out, and opened the ark,
And distributed everything, down to the very last thread.

And the singing lasts till dawn,
And, having had enough of weeping,
The Psalms or the Apostle’s Letters
Now stream, more quietly, from within,
Into the vacant lots, beneath the streetlamps.

But at midnight all creatures, all flesh fall silent,
Having heard the springtime rumor
That as soon as the weather clears a bit
It will be possible to conquer death
With the power of Resurrection.

<1946>

Previous
Previous

Tyutchev: Two Poems About the Sea

Next
Next

Pushkin: Elegy